Сто один час. Часть 1


Мои руки крепко связаны за спиной вот уже несколько дней. Тело затекло до такой степени, что я не ощущаю ничего вокруг себя. Такое впечатление, что душа отделилась от физической оболочки и витает где-то в непосредственной близости к ней. Я уже начал сомневаться действительно ли я еще жив? Хотя в сущности уже нет разницы, рано или поздно, но они доберутся ко мне и я умру. Нет, не своей смертью, я для этого слишком молод, они попросту убьют меня. Тюремщики придумают тысячи самых изощренных пыток, которые медленно решали бы меня разума, испытывая мою силу воли. Они бы наслаждались моими предсмертными стонами, но я не подарю им такого удовольствия! Главное добиться цели – выстоять! Я не дам им возможности использовать меня, как игрушку против родной страны. Каким меня будут помнить потомки, если я при первой же возможности продлить, хоть на минуту свою жалкую жизнь, предам их, открою все тайны, военные секреты и тайные схемы атаки, которые знали всего несколько человек? Если уж мне уготована участь умереть, то я сделаю это так, как подобает патриоту – гордо подымая голову при словах «Я ее гражданин!». Нет, они не узнают у меня и слова, я буду молчать, как наш народ, годами томимый под колпаком у лживой власти. И пускай несколько сотен лет спустя уже свободная нация будет воспитывать детей на моем примере! Я не умру… Я останусь! Буду гнетом совести на душе у ката, голосом глубокого сознания одного с деспотических владык, кошмаром у каждого солдата их армии! Умерев, я дарую себе свободу, а они, убив меня, обретут душевные страдания, которые будут мучить их до последнего момента их жалкого существования! От меня так просто не отделаешься, не зря я на крови обещал достать их и с того света! И я это сделаю, скольких усилий от меня не потребует такая цель. Если за их поганые жизни сам Черт захочет мою душу, то я продам ее не задумываясь! Я с чувством выполненного долга уйду на покой, буду смотреть с того мира, как дети играют в песочнице и понимать, что их судьба – мой подарок, моя работа, моя жизнь!
Хотя, сколько бы я не бодрился речами патриота, они не доставят мне такого удовольствия, как возможность прожить еще на минуту дольше. Когда командир меня спрашивал « Что для тебя самая большая честь?» я, не задумываясь, отвечал по уставу « Смерть в бою за родину величайшая честь для солдата!». Как же теперь тяжело осознавать, что готов продать родную мать за призрачный шанс остаться в живых… Я, как загнанный олень, что не имеет возможности выбраться с плена, трачу последние силы впустую, пытаясь рогами выбить шанс быть свободным. Как же я жалок… Где же твоя честь воина, где бравое настроение? Все меркнет, когда на задворках сознания поселяется мысль о неминуемой гибели, когда старая, всем знакомая женщина, терпеливо поджидает тебя, мастерски заостряя косу, что бы в нужный момент перерубить хрупкую связь души и тела, тем самым отрезав путь к желанному отступлению. В такие моменты даже самый безнадежный и томимый муками человек, сотни раз желавший покончить жизнь самоубийством, изменить свое мнение. Что же, остается наслаждаться теми минутами, что мне отведены… Говорят, что перед близкой смертью нужно попросить прощения у обиженных, простить всех врагов… Ну что же последуем советам мудрых! Прощаю всех моральных уродов, что перешли мне дорогу, прошу прощения у тех слабаков, который я убил или покалечил и… я еще не готов умереть! Еще не время, просто не пришел мой час… Опять пытаюсь себя успокоить, словно девица, что только что рассталась с парнем. За такие мысли я должен краснеть и стыдится их до последней минуты, но… просто боюсь! Я боюсь умереть!
Пытаюсь пошевелиться, но тело не желает подчиняться слабым мозговым сигналам. С силой заставляю себя думать о чем-то ином кроме близкой кончины. В неимение иного, пытаюсь разглядеть темноту, слушаю глухие шаги солдат. Секунды отлеживают тот жалкий сто один час до моей смерти. Роковой сто первый час… Сто один час, что бы остаться в живых или… сто один час, что бы умереть? Эти даже не подозревают, что взяли в плен бомбу замедленного действия. Когда мой истребитель был сбит, наши наверное, включили отчет. Интересно, сколько у меня осталось времени? Сколько я валялся здесь без сознания? День? Меньше?
-Ешь, собака, – в мою камеру входит сержант, еще совсем молодой, но уже военный. Он кидает поднос с сомнительным содержимым тарелки назем и разрезает перочинным ножиком связанные руки. Не смотря на слабо подчиняющееся тело, мгновенно вскакиваю на ноги и с надеждой смотрю на наручные часы. Их стрелка светится в темноте слабым зеленым. Как они еще не включили ее? Они наедятся освободить меня? Гиблое дело, генерал вряд ли отдаст такой приказ. Зная его без малого пять лет, могу со стопроцентной уверенностью заявить, что командующий скорее пожертвует жизнь, чем пойдет ее спасать. С малого возраста повернутый на войне, он не щадит слабых и беззащитных, будь это хоть его собственным сыном. Или враги все же добрались к командному центру и уничтожили? Хотя за день такое невозможно. Еще несколько часов назад, до моего пленения, они даже не представляли где искать нашу базу! Невозможно… Тогда почему стрелка на мини бомбе все еще зеленая? Стоит мне активизировать ее или это составляющая плана моих друзей? Жить или умереть? Если я ее запущу, то уже не смогу ее остановить, никто не сможет… Я даже не знаю, где я нахожусь…
Темнота окружала меня, словно миллиарды мурашек бежали по коже и стенах комнаты. Я чувствовал холод и одиночество, словно мою душу затянуло в вакуум, а с наружи огромной коробки, в реальном мире осталась только малая моя частица – физическая оболочка. Эта темнота и безжизненность пугали… Я словно попал в эпицентр ядерного взрыва, где-то за минуту до детонации. Я ждал конца, при этом, даже приблизительно не зная, когда он придет.
Я с опаской попробовал налитую мне на тарелку водянистую кашу. Пшеница… Терпеть ее не могу. Или у них это специальный метод: свести в гроб с помощью такой вот еды?
– К обеду к тебе придет следователь, – странное определение для ката, верно? – Тебе зададут несколько вопросов. Если ты действительно правильно на них ответишь, то возможно проживешь немногим дольше, – сержант хлопнул дверью, запирая ее на замок, и удалился по пустынному коридору в глубь тоннелей строгим военным шагом, отбивая без памяти заученный ритм.
Еда… Они пытаются меня отравить? Но до появления следователя это было б с их стороны непозволенной глупостью! Хотя, одному Господу известно, насколько они умны… Не подарить им такой радости, как моя кончина при пытках, и умереть от голода? Сделать маленькую пакость ценой в собственную жизнь? Рано еще… Надо узнать, что собрались делать наши, где я и что с войной! Вот когда сведенья будут добыты в позволительных для выводов объемах, вот тогда буду принимать стоящее решение. А сейчас нужно поесть! Брр… Их таким кормят? Скорее б мне преставится… Я смотрел, как большая капля водянистой каши, медленно перетекает с ложки на тарелку. С отвращением запихиваю немного этой гадости к себе в рот, при этом подавляя рвотные рефлексы. На учениях нас во многом натаскали. Даже есть собственные фекалии, если ты на важном задании не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Но испробовав пшеничную дрянь, которую эти нелюди привыкли считать кашей, могу сообщить, что лучше съем экскременты, чем это!
Хм, значит следователь? Пришлют старого врача, морщинистого старика, понимающего в физиологии, и он начнет выкручивать мне руки и остальные имеющиеся конечности, пытаясь вытянуть с меня хоть что-то имеющее важность. Проходили! Или же придет хитрый лис, который втираясь в доверие, выяснит все нужное. Тоже плавали… Еще один вид «следователей» – хомяк. Такой человек копит сведенья, запоминает или записывает каждый вздох, а потом бьет тебя твоими же словами. Это лучше любого психолога, он читает человека, словно широко отрытую книгу!
Как там мои родные, друзья? Добралась ли кровавая рука до моего поселка или он все еще стоит и ждет своей печальной участи? Товарищи по старой команде на новом задании, с которого половина не вернется. Они так в каком-то роде такие же самоубийцы. Кого поставили на мое место? Вряд ли кто-то еще помнит меня! У нас так – если кто-то убит, серьезно ранен, то должен быть забыть, такого человека никогда и не существовало. Наверное, в архивах базы стерты все данные полковника ВВС Узумаки, остался только код активации часов!
Снова время… Что же я делаю? По уставу я должен сразу же, как только попаду в плен, включить встроенную бомбу и готовится к смерти! Что же я делаю? С другой стороны, когда я слушался того, что какой-то больной написал в уставе? Если бы я всегда слушался советов, что написаны там чей-то нетвердой и не умудренной опытом рукой, то давно умер бы, как и большая половина еще живого отряда. Сколько помню себя, сколько миссий хранит моя память, я не следовал всеобщим правилам, которые нам так усердно вдалбливали в голову учителя – отставные офицеры. Я действовал по интуиции и зову сердца. Это помогало выпутываться с передряг, которые в хваленой зеленой книжечке даже не описаны. Действуя эмоционально, я спасал множество людей, даже раненных и, не смотря на это, всегда выполнял первоначальную цель поручения. Благодаря этому я дослужился до полковника в свои двадцать семь с хвостиком. Удивлены? Еще бы! Мой отец, тоже военный, получил это звание к неполным двадцати четырем. Гениальный был человек, хороший и добрый. Так говорят его друзья. Я же не помню папу, только размытые чувства, эмоции, образы. Он всегда будет для меня только фотографией на журнальном столике рядом с кроватью, но не больше. Не смотря на это я всегда равнялся на него, как на идеал. С младенчества я интересовался оружием, техникой, стратегией… Всем, что могло пригодиться штурмовому офицеру. В армию я попал к двенадцати годам. Тогда как раз пошла вторая волна войны кровавей и разрушительней предыдущей. Наша армия теряла последних бойцов и пополняла запасы разными способами. На войну я ушел по собственному желанию. Я был слишком мал для отрядов и потому закончил стандартную подготовку. Во времена войны эти тренировки от восьми лет, которые проходил каждый солдат в мирное время, я закончил за два года. Потом еще год обучения непосредственно в ВВС. К шестнадцати годам я стал первым и самым молодым членом отряда зачистки «Гончие». Но, к сожалению, он не просуществовал долго. С «гончих» остался только я и Дрейк – второй пилот. Дрейка перевели в учащий корпус, так как на той миссии он получил довольно сильные увечия и больше бы не справился с управлением истребителя, но вот его опыт был бесценен. Я был зачислен в «Соколы» – передовую атакующую команду. Там я и служу последние десять лет. Буквально несколько месяцев назад, меньше полугода, мне дали полковника и поручили «Соколов». На последнем задании я остался прикрывать отход. Миссия не удалась, ведь враг заметил нас задолго до нашего прибытия и приготовились. Нам пришлось уносить ноги, при этом стараясь нанести как можно больше увечий. Я прикрыл бегущих товарищей, но сам угодил в ловушку и разбился. Последнее, что я помню – это вращающийся по часовой стрелке мир, невнятное шипение рации, дым, что шел с левого крыла и темноту. Вот так уже легендарный полковник Узумаки разбился и сейчас гниет в плену у врага, с неизбежным желанием поскорее умереть! Оскорбительно для одного с лучших офицеров передовой…
В замочной скважине щелкнуло и комнату заполнил свет. В одиночку вошла высокая брюнетка в стандартной черной форме и красными вставками, что свидетельствовали о месте работы на этой базе – отдел пыток. Хм, значит, она и есть тот самый следователь, что должен был меня пытать?
– Офицер, – девушка метнула в мою сторону убийственный взгляд, – оставьте нас!
– Вы уверенны, мем? – неуверенно начал сержант. – Он ведь…
– Я сказала: оставьте нас! Или вы глухой?! – на этот раз холодный взгляд был адресован солдату.
– Слушаюсь, – выговорил он и покинул комнату, став на страже с внешней стороны двери. Девушка удовлетворительно цокнула каблуком и села на кровать напротив меня.
– Итак, – многозначительно начала она. – Кто Вы и откуда? – видимо не найдя ничего более подходящего для знакомства, спросила она.
– Глупый вопрос, – хмыкнул я. – Я человек, если не видно. Землянин, если кто-то не понимает, – девушка раздосадовано клацнула язычком, раздражена моим ответом. Я внутренне возликовал. Еще ни одному психологу не удавалось меня переспорить. Она метнула в мою сторону горький взгляд, и я поспешил откоментировать. – Не надо на меня так смотреть, я пришел с миром, – в довершение эффекта и показал знак победы – поднял вверх указательный и средний палец в виде английского V, на манер старых фильмов о пришельцах. Это еще больше разозлило девушку. Она глубоко вдохнула, что бы успокоится.
– Хорошо, человек с земли, как Вас зовут?
– А я думал, что в Вашем волшебном блокноте все обо мне написано: имя, возраст, пол… все вплоть к любимому размеру груди у женщин, – ответил я. – У Вас, кстати, именно он, – я указал на две выпуклости груди девушки, которые подымались в такт дыханию. – Не поделитесь такими богатствами? – девушка гневно сверкнула глазами, зашипела, словно кошка, но прикрыла оголенную кожу, буквально по шею укутываясь в спортивную куртку. Еще раз, многообещающе глянув в мою сторону, следователь удалилась, громко хлопнув дверью. Сержант забряжчал ключами, запирая дверь. Я блаженно откинулся на спину. Еще одна есть!

 

Подготовительный лагерь курсантов. Пустыня НАСКА. Возле пятого бункера.

  

– Стройся! – отдал приказ командир, спугнув при этом троих стервятников, которые уселись на крыше. Уставшие мальчишки разных возрастов, среди них и я, стали в одну шеренгу. – Отряд, – обратился к нам командир, – сейчас проведем практическое занятие. Его будет вести доктор психологии Саманта Джоинс. В нашем штабе доктор Джоинс возглавляет пыточный отдел, -генерал умолк, давая нам время поприветствовать нового наставника по уставу
– Здравия желаем! – в унисон проговорили мы.
– От ныне доктор будет вести у вас занятия каждый день перед стрельбами. Они будут проходить в пятном бункере. Оставляю вас на доктора. После занять жду вас на стрельбище, – с этими словами куратор исчез в направлении столовой. Мы же ватными ногами отправились к месту занять.
***
– Имя? – спросила доктор, когда мы остались с ней одни в кабинете. Это было своего рода тестирование.
– Узумаки Наруто, – ответил я, не понимая в чем суть.
– Неверно. Еще раз сначала, – продолжила женщина. – Имя?!
– Узумаки Наруто, – повторил я.
– Ты не понимаешь, – смягчилась вдруг она. – Враг может узнать все о тебе и твоем отряде только посмотрев на прыщ на щеке или родинку на носу. Я уже не говорю о том, сколько информации может дать им твое имя и фамилия. Мои занятия даны вам для того, что бы вы умели противостоять любым пыткам начиная от физических и заканчивая психотропными средствами.
– Понял Вас, доктор, – ответил я.
– Тогда еще разок, – вздохнула психолог. – Имя?! – она снова впилась в меня испытующим взглядом.

  

Где-то на базе врагов. Одиночная камера.

  

А она ведь все же научила меня и парней со старого второго отряда, не смотря на то, что мы так резво сопротивлялись. Благодаря ее стараниям безопасность нашей страны гарантированна, ведь ни один с нас не признался даже в самой пустяковой мелочи. Как учила нас доктор, даже досадная оплошность, один намек, которая в обычной жизни осталась бы незамеченным, мог дать врагу слишком много о тебе или тех, кто мог бы знать. Какими бы не были жестоки методы нашего учителя, но они всегда действовали, причем безотказно…

 

Подготовительный лагерь курсантов. Пустыня НАСКА. Пятый бункер.

 

-Имя? – ощутимый, но еще относительно слабый удар по лицу. Боль разошлась по всему телу, но я даже не зашипел, как в прошлый раз. – Имя! – повторил лейтенант и снова ударил меня. Волна боли накрыла меня словно цунами, но я стиснул зубы до скрежета и не промолвил и слова. – Имя!?- военный надрезал мою ладонь на левой руке. На этот раз я еле сдержал крик, ведь психотропный препарат, инъекцию которого мне сделали перед началом данной пытки, во много раз усиливала эффект.
-Держись, Наруто, – подбадривала меня из за спины, словно добрый ангел, доктор Джоинс, пока ее ученик царапал мне руки до крови. Я не обратил внимания на это действие, ведь пытался справиться с эмоциональным состоянием после слов учителя. Офицер кивнул, показывая, что экзекуция закончена. – Как тебе новый препарат? – доктор подала мне салфетку, которой я обмотал кровоточащую ладонь. При каждом прикосновении к поврежденным частям тела внутренности словно обдавало огнем, а нервная система, не привыкшая еще к таким нагрузкам, взорвалась неприятными ощущениями.
– Еще надо доработать… – улыбнулся я, окровавленными клыками.

 

Снова лагерь врагов.

 

Пытки… Интересно, сколько они будут подвергать меня им, что бы понять, что я ничего не выдам? Или же не захотят со мной возится, и убьют сразу? Много вариантов… даже слишком для такой простой ситуации. Или это я так вижу ситуацию? Хватит заниматься самобичеванием, если выживешь, то еще будешь иметь время! А если нет… не очень хочется думать, что будет в этом варианте… тогда я не хочу помнить последние свои минуты проведенные в раздумьях о плохом положении дел. Я еще не настолько пал духом! Вот уже больше похоже на прежнего Узумаки… Чем не повод что бы улыбнутся? Хотя любой на моем месте горько б плакал, я не с тех, кто сдается в первые же секунды смертельно опасного положения. Не хочу даже знать, что могу плакать, ведь я первым делом мужчина, а они как известно мало эмоциональны и жестки. Я глубоко вдохнул для успокоения. Так, я – полковник… А что бы сделал на моем месте отец? Он бы попытался выбратся любой ценой. Наверное, это он и делал на своем последнем задании. Он бы никогда не опустил руки, я верю! И меня даже не остановит исход такой упорности моего родителя. Надо узнать, где я нахожусь и можно ли как-то выбраться отсюда… Я глянул в сторону застывшего лейтенанта, которому не повезло охранять меня, когда его товарищи где-то отдыхают от задания. Нет, явно не этот… Тогда кто? Кто с этой базы будет достаточно доверчивым и жалостливым, что бы поверить в мою игру и поделится сведеньями, а может и помочь сбежать? Это я размечтался, конечно, но вот небольшим объемом данных поделится они должны! Кого пускают ко мне? И до кого пустят меня? Я не питаю надежд, что попаду к кому-то в светлый кабинет и потому придется выходить с первого варианта. Кроме сержанта и следователя сюда никого не пустят… Стоп, мой персональный кат вполне подойдет! Она, конечно, женщина отнюдь не мягкая и вряд ли на нее подействуют сопли, скорее жесткие доказательства моей правоты. Это конечно будет труднее, чем просто прослезится перед смазливой медсестричкой, но другого пути я не вижу… Тянуть не в моем стиле, да и время, в общем, играет против меня, но торопится в таком тонком деле не стоит. Начнем атаковать от завтра, ведь в любую секунду бомба у меня в часах может быть активирована. Так не нужно об этом думать… от такого только хуже будет!
Утро следующего дня было таким же. Или уже не утро? Я понятия не имею в каком с 24 часовых поясов нахожусь. По крайней мере мои часы показывали утро. Мое тело уже не болело, так как проснулся я на койке, что хоть и не была кроватью в пятизвездочном отеле, но была определенно удобнее пола, на котором мне посчастливилось очнуться вчера. Вот морально я был убит и покалечен. Мысль о быстрой гибели была откинута сразу после беглого взгляда по наручным часам. Стрелочка, что «отвечала» за минуты все еще отсвечивала призрачным зеленым. Я снова собрался с мыслями и лег, ожидая прибытия долгожданного «языка».
Она, как и подобает всем дамам, опоздала, но в отличии от некоторых моих знакомых на каких-то минут пятнадцать, может двадцать. Могу поставить на это свою жизнь, если она еще что-то стоит, что девушка почтила меня своим присутствием с некоторым опозданием по важной причине еще одного более разговорчивого пленного. Не могла же брюнетка принять мою вчерашнюю безобиднейшую шутку так резко? Вот и я предполагаю, что нет.
– Ну, привет, землянин, – я удивительно дернул бровью. Моя экзекутор сегодня в более приемлемом для общения настроении. Не на руку ли мне это? Мое внутреннее «я» уже кровожадно потирало руки, в то время как лицо приняло самую милую с масок, на которые я был способен за все время моей военной практики.
– Что я слышу? Меня уже признают существом с этого великолепного мира? – не удержался и съязвил я. Девушка только улыбнулась и присела на кровать напротив меня.
– Все шутки травишь? – спросила она меня.
– А что мне остается делать? Стенам анекдоты рассказывать неинтересно, а тут живой организм, да еще такой красивый, – я намекнул на, в этот раз закрытую от посторонних глаз, грудь.
– Не боишься, что я начну тебя пытать? – сузила глаза брюнетка.
– Начинай, – я демонстративно вытянулся во весь рост, подразумевая, что готов к любым ее каверзам. – Ты не напомнишь когда мы перешли на «ты»?
– Странно, обычно я задаю этот вопрос парням, – слегка улыбнувшись, ответила девушка. – Оу, какая я не воспитанная… – театрально расстроилась экзекутор. В этот момент мне пришла в голову мысль, что она такой же хороший актер, как и Джулия Робертс. Не один я здесь Ричард Гир… – Хьюга Хината, руковожу отделом пыток, как ты уже, наверное, успел заметить… – внутреннее «я», которое до этого активно строило планы по освобождению, тихо ушло в подполье, признавая полное поражение, ведь не одному мне пришла идея выманить сведенья игрой на человечности. К сожалению, ни у меня, ни у этой девушки напротив меня не наблюдалось особенной эмоциональности и той же выше упомянутой «человечности», на которую я сделал неверную ставку. Что ж остаются только логические доводы… С этим у меня немного труднее будет! Какую часть правды я могу ей доверить, что бы не раскрыть план и не доставить врагам слишком много информации, но при этом, пытаясь переманить ее на свою сторону? Ну что ж… выбора у меня как и всегда не много… начинаю привыкать к положению дел, которое ассоциируется в людей с одним «очень мягким местом». Начнем с дел уряда и плавно переедем к войне. Если мне удастся хоть немного «заразить» ее свей точкой зрения, то дальше дело пойдет лучше. Главное не забыть, что моя экзекутор так же военный человек и умеет играть разные ситуации… не взболтни лишнего, Узумаки!
– Да уж успел… – буркнул я, прежде чем успел хоть как-то проанализировать это действие.
– Как не красиво по отношению к девушке! – Хьюга продолжала играть роль невинной и совсем правильной.
– Прошу прощения! – эх, военная манера… никак не отвыкну от армейских привычек! Наверное, это останется со мной до конца жизни, тем более что мне не так долго осталось. Опять таки на рефлексах я посмотрел на циферблат часов. Все еще зеленая… но как долго мне будет сопутствовать удача? Рано или поздно генерал опомнится и включит обратный таймер. Красный… цвет крови, а в нынешние времена еще и смерти. Тяжело держать себя в руках… моя вредная привычка врожденной непоседливости или как там у психологов? « Дефицит внимания»?
– У меня в деле написано, что тебя Узумаки зовут… – начала брюнетка, но я ее перебил.
– Вообще-то, Наруто, а Узумаки моя фамилия, – в современной армии привыкли обращаться к офицеру по фамилии, ведь не бывает двоих Узумаки, а вот Наруто может быть несколько, хотя это довольно грубый пример.
– И как же мне тебя величать тогда? – улыбнулась девушка.
– В старой группе ко мне обращались просто – Узумаки, – не стоит ей пока знать, что при командовании «Соколами» ко мне обращались скорее «полковник».
– Так не пойдет, – замотала головой Хината, при этом ее волосы красиво растрепались по плечам. Так не о том думаешь, Узумаки! Сконцентрируйся, наконец! – Я буду звать тебя Наруто, пойдет? – я пожал плечами. Все играет… Думает, что так легко поведусь? Не на того вояку напала, девочка… Еще не таких обламывали… – Вот и славно,- вела брюнетка, – а меня можешь звать просто – Хината
– Мило, – вырвалось у меня. Черт, черт, черт! Ты идиот, Узумаки! Нет, ты больше чем просто идиот… Да действительно мило… Давай говори что-нибудь, а то засыплюсь! И в пролете тогда и моя свобода, и война! Почему, когда остальные нормальные мальчики с девушками опыта набирались, я ползал где-то между восьмым бункером и взлетной полосой? Сейчас бы мне легче было…
– Ты как попал сода? – еще гениальней вопроса поискать надо! Хотя не мне судить… Она пока мыслит в том направлении, которое удобно мне, так что с моей стороны глупо было бы что-то менять.
– Тебе всю историю? – ухмыльнулся я. У меня все еще не было толкового плана о том, что ей говорить и в каких пропорциях. Снова таки боюсь, что в порыве полнейшего вранья могу сбиться. С другой стороны я не могу точно все ей пересказать, ведь ее игра нацелена на то, что бы вытрясти с меня правду. А я еще не переманил ее к себе… Надо на сегодня заканчивать, или перейти на более удобную для меня тему.
– Пожалуйста, начни с того, что привлекло тебя в службе… – попросила девушка. Ну, сама нарвалась… тебя никто не подталкивал. Пожалуй, расскажу ей душещипательную историю о том, как ее войска разгромили половину моей деревни, оставили меня сиротой, если брать в грубый расчет, то так оно и было, но об этом ей знать не обязательно, и в отместку этого я ушел служить стране. Думаю, что такая история прокатит…
– Месть, – я пытался сделать как можно жалостливое лицо и кажется, мне это как нельзя лучше удалось. Девушка в долгу не осталась и сделала понимающую и немного заинтересованную гримасу. Я бы может и повелся, будь я малоквалифицированным лейтенантом или обыкновенным прохожим. Вот одно она не взяла во внимание: я – полковник. Ей не стоило так явно раскрывать передо мной свое настоящие «лицо». Возможно, если бы я не видел ее вчера в таком настроении, то об этакой Хинате Хьюге у меня сложилось совсем иное и, возможно, несколько более позитивное мнение. Человеческие ошибки – самые фатальные в войне «интеллектов». Это была ее. Моя состояла в излишней самоуверенности и чрезвычайном человеколюбии, что сейчас играло не в мою пользу. Так же я не совсем избавился от детской наивности и веры в высшее добро, хотя за свою жизнь повидал, уж поверьте, не мало. Приходилось, и убивать, и обманывать, и изменять, и воровать, а так же помогать, спасать, решать чужие проблемы. Но последние несколько пунктов приходилось делать реже по двум причинам. Первая: «Соколы»- отряд боевой, а не спасательный и нам часто приходилось первыми лететь на «мины». Вторая скорее моральная, чем профессиональная: резня, которую уже несколько лет ведут наши власти на смерть, а не на жизни. Они явно не беспокоятся о больших потерях, а в следствии демографической катастрофе. В таких вещах от части виноваты и мы, от чего развивается «синдром убийцы», как мы его называем. Но тут, же процитирую нашего генерала «Тот, кто поступил в военное училище, не имеет права на слабость, так как это был ваш выбор и никого иного. Вы с самого начала знали, на что идете». Между таких вот двух огней и можно сказать «порывов» души нам приходилось работать. Не благодарная это вещь, но в нас еще присутствует жажда справедливости, что заставляет проделывать такие вещи почти каждый день. Не представляю, что б женщину допустили к таким делам. Так что к Хинате у меня несколько противоречивые чувства. С одной стороны уважение, присущее работникам одной «сферы». С другой само собой – ненависть, как к вражеской стороне. В-третьих – сочувствие, как результат моей натуры. Сейчас я не знаю, какую грань себя мне стоит выбрать…